Grand  Illusions:  Stalin  and  22  June  1941

Продолжение.  Начало:  http://al0253.okis.ru/s2-3.html                                

Глава 3,  часть 1:  стр. 61-71

          Великие иллюзии.

        Сталин и 22 июня 1941 года.

     Стр. 61

   После  неудачных  переговоров  Молотова  в  Берлине  опасность  советско-немецкой  войны  возросла  более,  чем  когда-либо.     Как  Сталин  говорил  Димитрову  25  ноября,  "наши  отношения  с  Германией  превосходны  на  первый  взгляд,  но  между  нами  есть  серьезные  трения".   Димитров  получил  приказ  начать  коминтерновскую  кампанию  в  поддержку  московских  предложений  Софии  подписать  двум  странам  договор  о  взаимопомощи,  после  возвращения  Молотова  из  Берлина.   Однако  снова  болгарские  политики  отклонили  советское  предложение,  показав  свое  намерение  присоединиться  к  "тройственной  оси".   Всвязи  с  этой  перспективой  Советы  выразили  протест  Берлину,  который  втягивал  Болгарию  в  зону  своего  влияния  на  Балканах.   Но  бесполезно:  Болгария  присоединилась  к  тройственной  оси  в  марте  1941  года,  объявив  о  подписании  вместе  с  Венгрией,  Румынией  и  Словакией,  присоединившимся  к  "оси"  в  ноябре  1940  года.   К  огорчению  Москвы  добавилось  положение  в  Греции,  на  которую  напала  Италия  в  1940  году.   10 000  британских  солдат  сражались  на  этой  земле.  Это  угрожало  распространением  европейской  войны  на  остаток  Балкан.

   Весной  1941  года  единственной  независимым  государством  в  Восточной  Европе,  рядом  со  сражающейся  Грецией,  оставалась  Югославия.   Москва  сделала  шаг  для  вовлечения  Югославии  в  антигитлеровский  фронт  на  Балканах  в  октябре  1940  года  и  затем  удачный  ход  в  конце  марта  1941  года- свержение  прогерманского  правительства.   Из  Белграда  советское  посольство  докладывало  о  массовых  демонстрациях  с  требованиями  "союза  с  Россией",  так  как  компартия  начала  кампанию  за  заключение  пакта  взаимопомощи  с  СССР.   30  марта  новое  югославское  правительство  предложило  через  советское  посольство  военный  и  политический  союз  между  Югославией  и  СССР.   На  следующий  день  Молотов  пригласил  делегацию  в  Москву  для  заключения  договора.   Переговоры  имели  место  в  Москве  3-4  апреля,  с  советской  стороны  присутствовал  Андрей  Вышинский,

     Стр. 62

заместитель  комиссара  по  иностранным  делам.   Югославы  хотели  военного  союза,  но  Сталин  предложил  "Пакт  о  ненападении  и  дружбе".   Вышинский  был  совершенно  откровенен  о  причинах  этого:  "Мы  имеем  договор  с  Германией,  и  мы  не  хотим  создавать  впечатление,  что  нарушаем  этот  договор".   Согласно  с  этим  приоритетом  Молотов  заявил  Шуленбургу  вечером  4  апреля,  в  разговоре  с  ним,  что  Советский  Союз  намерен  подписать  договор  о  ненападении  с  Югославией.   Шуленбург  выразил  протест,  что  отношения    между  Югославией  и  Германией  были  напряженными  на  момент  подписания,  с  тех  пор,  как  вопрос  югославского  членства  в  Тройственном  пакте  стал  неопределенным.   Молотов  ответил,  что  это  не  противоречит  югославской  приверженности  оси  и  предложению  пакта,  и  что  вопрос  в  германо-югославских  отношениях  является  предметом  урегулирования  между  Берлином  и  Белградом.   В  этой  части,  сказал  Молотов,  Советский  Союз  видит  этот  неагрессивный  и  дружественный  пакт  с  Югославией,  как  вклад  в  дело  мира  и  уменьшения  напряженности  на  Балканах.

   Советско-Югославский  пакт  о  ненападении,  хоть  и  датирован  5  апреля,  был  на  самом  деле  подписан  ранним  утром  6  апреля  1941  года.   После  церемонии  подписания  был  дан  банкет  в  Кремле.   Среди  участников  был  советский  дипломат  Николай  Никонов,  который  рассказал  в  своих  мемуарах  о  диалоге  между  Сталиным  и  Савичем,  главой  югославской  делегации:

Савич:  Если  (немцы)  нападут  на  нас,  мы  будем  сражаться  до  последнего человека,  и  русские  тоже  будут  сражаться,  нравится  вам  это,  или  нет.   Гитлер  не  остановится.   Он  должен  быть  остановлен.

Сталин:  Да,  вы  правы,  Гитлер  не  остановится  сам.   Он  будет  воевать  по  своим  планам.   Немцы  постараются  запугать  нас,  но  мы  не  испугаемся  их.

Савич:  Вы  знаете,  конечно  о  слухах,  что  Германия  готовится  напасть  на  Советский  Союз  в  мае?

Сталин:  Да,  это  правда.   У  нас  крепкие  нервы.   Мы  не  хотим  войны.   Поэтому  мы  заключили  пакт  о  ненападении  с  Гитлером.   Но  как  он  сделает  это?   Вы  знаете,  сколько  солдат  немцы  разместили  на  наших  границах?

   Но  сталинская  мнимая  бравада  не  сравнялась  с  его  действиями.   После  этого  дня  немцы,  обеспокоенные  итальянскими  затруднениями  в  греческой  кампании,  как  только  обозначилась  враждебность  нового  правительства  в  Белграде,  начали  вторжение  в  Югославию  и  Грецию.   В  пределах  двух  недель  Белград  был  разбомблен  и  взят.  Британские  войска,  сражавшиеся  в  Греции,  продержались  немного  дольше,  но  к  концу  мая

     Стр. 63

они  покинули  материковую  Грецию,  и  эта  страна  оказалась  под  немецкой  оккупацией  тоже.   Югославы  не  получили  никакой  поддержки,  кроме сочувствия,  от  Советов.  Возможно,  что  если  бы  Югославия  продержалась  дольше,  то  некоторая  советская  помощь  поступила  бы,  но  видя  легкую  молниеносную  победу  Германии,  Сталин  выбрал  уклонение  от  конфликта  с  Гитлером  по  поводу  Югославии.   Действительно,  с  поражением  Югославии  Сталин  решил  впредь,  с  этого  времени,  заниматься  умиротворением  Гитлера.

    Умиротворение  в  советском  стиле.

   До  второй  мировой  войны  Сталин  часто  критиковал  англо-французскую  политику  умиротворения;  делая  уступки  Гитлеру,  они  только  разжигали  его  аппетит  для  бОльших  территориальных  приобретений.   Эти  соображения  были  отброшены  за  три  месяца  до  22  июня  1941  года,  Сталин  искал  способ  переубедить  Гитлера  начинать  войну  серией  экстравагантных  жестов,  демонстрируя  миролюбивые  намерения  по  отношению  к  Германии.

   Первым  из  этих  жестов  было  подписание  13  апреля  пакта  о  нейтралитете  с  Японией.   С  тех  пор,  как  Япония  стала  партнером  Германии  в  тройственном  пакте,  подписание  Советско-Японского  договора  было  ясным  посланием  Гитлеру,  что  Сталин  заинтересован  в  переговорах  и  сделках  с  Осью.   Действительно,  пакт  о  нейтралитете  был  описан  в  советской  прессе,  как  логическое  продолжение  старых  предложений,  которые  СССР  делал  тройственному  пакту.   Конечно  пакт  с  Японией  также  защищал  советский  восточный  фланг  при  возникновении  войны  с  Германией.   Но  Сталин  не  доверял  японским  обязательствам  нейтралитета  в  таких  обстоятельствах.   Символично,  что  реальность  оказалась  более  существенной,  чем  стратегическое  значение  пакта.   Сталин  усилил  реверансы  по  отношению  к  Берлину,  публично  продемонстрировав  приверженность  к  Германии  при  отъезде  Мацуоки,  японского  министра  иностранных  дел,  из  Москвы  на  поезде  13  апреля.   После  прощания  с  Мацуокой  на  вокзале,  Сталин  публично  обнял  Шуленбурга,  сказав  ему: "Мы  должны  оставаться  друзьями,  и  вы  должны  сделать  все  для  этого".   Позже  он  повернулся  к  немецкому  военному  атташа  Кребсу  и  сказал  ему- "Мы  останемся  с  вами  друзьями  в  любом  случае".

   7  мая  в  советской  прессе  было  объявлено,  что  Сталин  был  назначен  главой  Совета  Народных  Комиссаров,  таким  образом  став  главой  правительства,  также  сохранив  пост  Генерального  Секретаря  Коммунистической  партии.   Молотов,  занимавший  пост  Советского  премьера  с  1930  года,  и  игравший  двойную  роль,  когда  он  был  наркомом  иностранных  дел,  в  мае  1939  года  стал  заместителем  Сталина.   Согласно  резолюции  Политбюро  от  4  мая,  которая  утвердила

     Стр. 64

это  решение,  причиной  Сталинского  назначения  была  необходимось  улучшить  координацию  партийных  и  государственных  органов  при  напряженной  международной  ситуации,  которая  требует  значительного  усиления  обороны  страны.

   Москва  длительное  время  культивировала  сталинский  имидж,  как  миротворца  и  посредника,  и  более  того,  Шуленбург  телеграфировал  в  Берлин,  что  он  "убежден,  что  Сталин  будет  использовать  свое  новое  положение  для  личного  участия  в  поддержке  и  развитии  хороших  отношений  между  Советами,  и  Германией".   За  сталинским  назначением  премьером  последовала  серия  дополнительных  умиротворяющих  сигналов.   8  мая  новое  агентство  ТАСС  опубликовало  опровержение  слухов  о  концентрации  войск  вдоль  советской  границы.   На  следующий  день  Советы  сняли  дипломатическое  признание  правительств-в-изгнании  оккупированных  Германией  Бельгии,  Норвегии  и  Югославии.   12  мая  Советский  Союз  признал  антибританский  режим  в  Ираке.   24  мая  Шуленбург  доложил  домой,  что  Сталинская  политика  "прежде  всего  направлена  на  избежание  конфликта  с  Германией".   В  начале  июня,  после  нападения  немцев  на  Крит,  последовал  быстрый  отказ  Советов  от  признания  греческого  суверенитета.   Сталинская  миротворческая  кампания  достигла  оргазма  13  июня  1941  года  с  публикацией  ТАСС  государственного  опровержения  слухов  о  конфликте  и  угрозах  между  Советским  Союзом  и  Германией.   СССР,  заявил  ТАСС,  будет  твердо  соблюдать  Советско-Германский  договор  о  ненападении,  как  и  Германия,  и  вся  противоположная  информация  является  ложью  и  провокацией.   Этот  документ  опровергал,  что  Германия  выдвинула  новые  требования  к  СССР,  но  намекал,  что  переговоры  будут  проводиться.  В  оставшиеся  дни  мира  Советы  сделали  дополнительные  намеки  Германии,  что  они  открыты  для  переговоров.

   Сигнал  вводящий  в  заблуждение.

   Сталин,  великий  реалист  и  циник,  действительно  надеялся,  что  такие  жесты  заставят  Гитлера  отказаться  от  своих  намерений?   Сталинские  глубокие  размышления  и  расчеты  в  дни  и  недели  до  немецкого  нападения  на  Советский  Союз  остались  неизвестны,  однако  очевидно,  что  Сталин  думал,  что  Гитлер  не  начнет  войны  летом  1941  года,  и  что  дипломатия  сохранит  мир  так  долго,  как  будет  необходимо.

   Для  начала,  сигналы  исходящие  от  советско-японского  договора  о  нейтралитете,  со  сталинской  точки  зрения  давали  два  пути  развития.   Москва  и  Токио  разговаривали  18  месяцев  назад  о  подписании  советско-японской  версии  нацистско-советского  пакта,  что  закончилось  тогда  их  спором  о  границах,  рыболовных  правах  и  японской  концессии  на  добычу  нефти  на  северном  Сахалине.   Финал

     Стр. 65

следующего  тура  переговоров  имел  место  в  ходе  европейского  турне  Мацуоки  в  марте-апреле  1941  года.   Мацуоки  посетил  Москву  в  марте  и  снова  в  апреле,  направляясь  в  Берлин  на  беседу  с  Гитлером.   Мацуоки  не  знал,  что  Гитлер  замыслил  начать  войну  с  Россией  и  в  своей  беседе  со  Сталиным  12  апреля  он  не  давал  намеков,  что  тревожится  за  советско-германские  отношения.   Если  Гитлер  имел  склонность  к  войне,  полагал  Сталин,  он  должен  был  отвратить  своего  японского  союзника  от  пакта  с  Советским  Союзом.   Японская  готовность  подписать  договор  о  нейтралитете  была  позитивным  сигналом  как  из  Берлина,  так  и  из  Токио.   Во  время  последовавших  событий  в  Югославии  Сталин  чувствовал,  в  противоположность  посланиям  Гитлера  о  его  миролюбивых  намерениях,  что  он  отбросил  долгосрочные  советские  предложения  о  том,  что  японцы  должны  отдать  свои  экономические  права  на  северный  Сахалин  и  просто  подписать  договор  о  нейтралитете.

   Затем  сыграл  роль  Шуленбург,  совершивший  новое  Рапалло,  видимо  истинно  веривший  в  восточную  ориентацию    немецкой  внешней  политики  и  в  альянс  с  Россией,  чьи  доклады  в  Берлин  часто  давали  позитивные  пояснения  советско-германским  отношениям.   В  середине  апреля  1941  года  он  вернулся  домой  для  консультаций.   Когда  он  встретился  с  Гитлером  28  апреля,  фюрер  горько  жаловался  на  советские  действия  в  ходе  югославского  кризиса.   Шуленбург  защищал  советское  поведение  и  преданно  убеждал  Гитлера,  "что  Сталин  готов  сделать  даже  дополнительные  уступки".   Но  беседа  завершилась  на  неопределенной  ноте,  и  Шуленбург  возвратился  в  Москву  в  начале  мая  с  глубокими  дурными  предчувствиями  о  германо-советских  отношениях.   В  серии  бесед  с  Деканозовым,  советским  послом  в  Германии,  который  покинул  Берлин,  Шуленбург  преданно  подталкивал  Советы  к крупным  дипломатическим  инициативам,  чтобы  снизить  напряжение  в  советско-немецких  отношениях.   На  первой  встрече  5  мая  Шуленбург  дал  Деканозоау  фактически  точный  доклад  о  своих  дискуссиях  с  Гитлером,  выделив  отношение  фюрера  к  эпизоду  Советско-Югославского  договора.   Шуленбург  больше  беспокоился,  однако,  о  сообщениях  о  приближающейся  войне  между  Россией  и  Германией,  и  сказал,  что  сделает  что-нибудь,  чтобы  притушить  эти  слухи.   Деканозов  спросил,  что  можно  сделать,  но  Шуленбург  только  сказал,  что  они  оба  подумают  об  этом  и,  встретившись  снова,  дополнительно  обсудят.   На  второй  беседе  9  мая  Шуленбург  предложил,  чтобы  Сталин    отправил  письмо  Гитлеру  и  другим  лидерам  Оси,  разъяснив  мирные  намерения  Советского  Союза.   На  это  Деканозов  предложил  совместное  советско-немецкое  коммюнике,  и  Шуленбург  также  поддержал  эту  хорошую  идею,  но  заметил,  что  действовать  надо  быстро.   На  третей  и  последней  беседе,  12  мая,  Деканозов  сообщил,  что  Сталин  согласился  на  совместное  коммюнике  и  обмен  писем  с  Гитлером  о  слухах  о  войне,  но,  что  Шуленбург  должен  обговорить  текст  с  Молотовым.   В  этот  момент  Шуленбург  отступился  от  этой  личной  инициативы,  сказав,  что  он  не

     Стр. 66

уполномочен  вести  такие  переговоры.   Тем  же  вечером  Деканозов  встретился  со  Сталиным  и  около  часа,  вероятно,  докладывал  о  свои  беседах  с  Шуленбургом.

   Инициатива  Шуленбурга  была  сугубо  личной,  но  он  был  немецким  послом,  и  он  только  что  вернулся  в  Москву  после  встречи  и  беседы  с  Гитлером  в  Берлине.   Сталин  мог  принять  его  подход  к  Деканозову,  как  официальное  информационное  зондирование.   Эта  интерпретация  также  пригодна  всвязи  с  ростом  понимания  в  Москве,  что  возможен  раскол  в  немецких  руководящих  кругах  между  сторонниками  войны  с  Советским  Союзом  и  теми,  кто  предпочитает  дополнительное  сотрудничество  с  СССР.   В  этом  свете  Шуленбурговские  зондирования  выглядят  доказательством  активности  "партии  мира"  в  Берлине.   "Теория  раскола",  как  назвал  ее  Габриэль  Городецкий,  циркулировала  по  Москве  в  той  или  иной  форме  с  прихода  Гитлера  к  власти.   Эта  вера  отражает  реальность  сильной  Рапалльской  традиции  в  Германии,  но  она  была  подавлена  марксистской  догмой  о  разделении  немецкого  капитализма  между  экономическими  группами,  которые  предпочитают  территориальную  экспансию  на  Восток,  и  теми,  кто  желает  торговать  с  Россией.   Московская  предрасположенность  верить  в  существование  "ястребов"  и  "голубей"  в  Берлине  была  усилена  многими  донесениями  советской  разведки,  включая  те,  которые  были  организованы  двойными  агентами  Гестапо,  которые  были  внедрены  в  московские  шпионские  круги  в  Германии.

   Другим  событием,  которое  казалось  подтверждало  теорию  раскола,  был  драматический  полет  заместителя  Гитлера  Рудольфа  Гесса  в  Британию  в  мае  1941  года.   Гесс  перелетел  в  Британию  с  персональной  миссией  заключить  мир  между  Британией  и  Германией.   В  Москве  этот  поворот  в  делах  выглядел  таким  образом,  что  целью  Гесса  было  установление  мира,  который  в  свою  очередь  проложит  путь  для  Англо-Германского  альянса  против  большевистской  России.   Более  оптимистичным  взглядом  было  то,  что  дезертирство (если  это  дезертирство) Гесса  было  дополнительным  доказательством  раскола  между  теми,  кто  хочет  войны  с  Россией  и  теми,  кто  видит  Британию  главным  врагом.   Дезертирство  Гесса  окрашивало  сталинский  взгляд  на  многие  донесения  разведки  о  возможной  атаке  Германии  в  черные  тона  недоверия.   Были ли донесения  точны,  или  были ли  слухи  распространены  теми,  кто  хотел  развязать  советско-германскую  войну?   Сталинские  подозрения  с  этой  точки  зрения  далеко  не  беспочвенны.   Британия  использовала  дело  Гесса  для  сеяния  раздоров  в  советско-немецких  отношениях  путем  распространения  слухов,  что  он  прилетел  с официальной  миссией  формирования  англо-германского  альянса  против  России.   Ужасной  иронией  было  то,  что  когда  англичане  начали  убеждаться,  что  Германия  готовит  вторжение  в  Россию,  и  попытались  предупредить  Сталина  об  опасности,  им  не  поверили.   В  беседах  с  Майским  2,  10,  13  и  16-го  июня  британские  официальные  лица  дали  ему  точные  данные  о  немецких  войсковых  перемещениях  вдоль  советских  границ.   Майский  своевременно  доложил  эту  информацию  в  Москву,  но  от  этого  было  мало  толку.

     Стр.67

   В  этой  неясной  ситуации  Сталин  использовал  свой  собственный  разум  для  оценки  гитлеровских  намерений:  для  Германии  не  было  смысла  поворачиваться  против  России  до  того  момента,  пока  с  Британией  не  будет  покончено.   Зачем  начинать  войну  на  два  фронта,  когда  Советский  Союз  совершенно  явно  не  представлял  опасности  для  Германии?   В  мае  1941  года  Сталин  говорил  выпускникам  военных  академий  Красной  Армии,  что  Германия  разгромила  Францию  в  1940  году  потому,  что  воевала  на  одном  фронте,  но  проиграла  первую  мировую  войну  потому,  что  сражалась  на  двух  фронтах.   Это  разумное  объяснение  было  усилено  во  многих  докладах  разведки,  доставленных  ему.   Например,  20  марта  1941  года  генерал  Филипп  Голиков,  начальник  советской  военной  разведки,  представил  итоговый  доклад  о  временнОм  порядке  немецких  военных  действий  против  СССР.   Голиков  заключил,  однако,  что  "наиболее  вероятным  сроком  для  начала  военных  действий  против  СССР  является  момент  после  победы  над  Англией,  или  после  заключения  почётного  мира  с  Германией.   Слухи  и  документы,  гласящие  о  том,  что  война  против  СССР  неминуема  весной  1941  года,  должны  рассматриваться,  как  дезинформация,  исходящая  от  Англии,  или,  возможно,  от  немецкой  разведки".   Голиковский  итоговый  рапорт  Сталину,  однако,  давал  информацию  о  концентрации  немецких  (и  румынских)  войск  вдоль  советской  границы  в  более  взвешенной  манере.  5  мая,  например,  Голиков  докладывал,  что  количество  немецких  дивизий,  сконцентрированных  на  советской  границе,  за  последние  2  месяца  увеличилось  с  70  до  107,  включая  увеличение  танковых  дивизий  с  6  до  12.   Голиков  вдобавок  указал,  что  Румыния  и  Венгрия  имеют  суммарно  130  дивизий,  и  что  немецкие  силы  вдоль  советской  границы  еще  более  увеличились  после  окончания  войны  с  Югославией.

   Другим  источником  постоянных  предостережений  о  немецких  приготовлениях  к  войне  с  СССР  были  два  высокопоставленных  шпиона  в  Германии.   "Старшина",  который  работал  в  министерстве  авиации,  и  "Корсиканец",  в  немецком  министерстве  экономики.   Между  тем  они  давали  в  Москву  дюжинами  донесения,  содержащие  доказательства  приближения  немецкого  вторжения.   На  докладе,  основанном  на  информации  от  этих  двух  агентов,  датированном  17  июня  1941  года,  Сталин  написал  своему  начальнику  разведки  В.  Н.  Меркулову:  "Можешь  засунуть  свой  "источник"  из  штаба  немецкой  авиации  в  пизду  своей  матери.   Это  не  "источник",  а  дезинформатор".   Однако  Сталин  не  комментировал  информацию  от  "Корсиканца",  который  аналогично  указывал  на  надвигающееся  немецкое  вторжение.   Габриэль  Городецкий  поясняет,  что  сталинский  гнев  свидетельствует  о  правдивости  информации  о  скором  нападении,  что  его  и  рассердило.

   Другой  поток  предостережений  пришел  с  Дальнего  Востока.   Рихард  Зорге  был  советским  шпионом  в  Токио,  работавшим  под  видом  немецкого журналиста.  Его  главным  источником  информации  были  немецкий  посол  и  германский

     Стр. 68

военный  атташе  в  Токио.   Донесения  Зорге  базировались  на  "выжимке"  из  мнений  этих  двух  источников,  но  точность  их  не  подтверждается.   Ранние  донесения  от  Зорге  говорили,  что  немецкое  нападение  на  СССР  будет  только  после  разгрома  Британии.   Его  первой  предсказанной  датой  вторжения  был  май  1941  года.  Тогда  как  17  июня  1941  года  Зорге  докладывал,  что  военный  атташе  не  уверен,  будет  война,  или  нет.   20  июня,  однако,  Зорге  доложил,  что  посол  заявил,  что  война  неминуема.

   Деканозов  из  Берлина  посылал  уклончивые  донесения   4  июня  он  докладывал  распространявшиеся  слухи  о  неизбежности  советско-немецкой  войны,  но  также  и  о  том,  что  возможно  сближение  двух  стран  на  основе  уступок  со  стороны  СССР,  новой  сферы  влияния  и  обещания  СССР  не  вмешиваться  в  европейские  дела.   15  июня  Деканозов  отправил  в  Москву  телеграмму  о  том,  что  датский  и  шведский  военные  атташе  полагают,  что  концентрация  немецких  сил  у  советских  границ  не  демонстрация  с  целью  добиться  уступок  от  Москвы,  но  часть  "непосредственной  подготовки  к  войне  с  Советским  Союзом".   Но  однако  он  не  сделал  ясного  заявления,  что  разделяет  эти  взгляды.

   Дополнительную  неуверенность  обеспечивала  обширная  дезинформционная  кампания,  проводимая  немцами,  которая  показывала  другую  цель  для  огромной  концентрации  их  сил  вдоль  советской  границы.   Немцы  начали  утверждать,  что  военные  приготовления  были  оборонительными  мероприятиями.   Затем  они  стали  утверждать,  что  концентрация  войск  на  востоке  предназначена  для  того,  чтобы  внушить  Британии  ложное  ощущение  безопасности.   Другая  история  была  о  том,  что  немецкие  дивизии  нужны  не  для  вторжения,  а  чтобы  заставить  Советы  пойти  на  экономические  и  территориальные  уступки.   Один  из  наиболее  распространенных  слухов,  что  перед  нападением  Гитлер  предъявит  Сталину  ультиматум- идея,  задуманная  для  прикрытия  внезапного  нападения,  которое  немцы  действительно  планировали.

   После  события  легко  установить,  какие  доклады  были  правдой,  какие  ложью,  рассмотреть  уклончивость  многих  сталинских  источников.   В  то  время,  однако,  была  возможность  для  сомнений,  особенно  относительно  выбора  времени  для  немецкого  вторжения.   Сталин  расчитывал,  что  Гитлер  не  нападет,  а  доказательства  о  приближающемся  нападении  предлагались  по  разным  причинам,  то  по  "махинациям  английской  разведки",  то  объяснялись  "теорией  раскола".   Сталин  не  перестал  относиться  с  недоверием  к  возможности  возникновения  войны  в  скором  времени.   Сталин  никогда  не  был  безрассудно  храбрым,  и  пока  он  мог  пренебрегать  своей  заграничной  разведкой,  как  источником  фальшивых  донесений  тупых  шпионов  или  агентов-провокаторов,  доказательства  немецких  военных  приготовлений  на  советской  границе  также  игнорировались.   Как  фельдмаршал  Алан  Брук,  начальник  имперского  Генерального  штаба  в  ходе  войны,  позднее  писал  о  Сталине:

    Стр. 69

Сталин  реалист,  фактически  только  расчитывает... планы,  гипотезы,  будущие  возможности  для  него  ничего  не  значат,  но  он  готов  смотреть  в  лицо  фактам,  даже  когда  они  неприятны".

   В  то  время,  как  Сталин  надеялся,  полагая,  что  Гитлер  не  нападет,  было  совершенно  очевидно,  что  немецкий  диктатор  должен  планировать  скорое  нападение.   Сталин  реагировал  на  эту  возможность  естественно  ускорением  своих  приготовлений  к  войне,  включая  наращивание  своих  сил  на  линии  границы:

- В  мае-июне  800 000  резервистов  были  призваны  в  западных  районах  СССР.

- В  середине  мая  28  дивизий  были  переброшены  в  западные  районы  СССР.

- 27  мая  в  этих  округах  были  образованы  полевые  штабы.

- В  июне  38 500  человек  были  посланы  на  фортификационные  работы  в  приграничных  районах.

- 12-15  июня  в  западных  округах  было  объявлено  военное  положение.

- 19  июня  в  округах  были  образованы  должности  командующих  фронтами.   Были  отданы  приказы  по  маскировке  и  рассредоточению  авиации.

   В  июне  1941  года  Красная  Армия  имела  более  300  дивизий,  насчитывавших  5,5  миллионов  человек,  из  них  2,7  миллиона  были  размещены  на  западных  границах  округов.   В  ночь  21-22  июня  эти  огромные  силы  были  приведены  в  повышенную  готовность  и  предупреждены  о  возможности  внезапного  нападения  немцев.

   Но,  тем  не  менее,  вопросы  остались:  почему  Сталин  не  отдал  приказ  о  всеобщей  мобилизации  Советских  сил  заранее,  перед  возможным  нападением,  хотя  бы  только,  как  меры  предосторожности?   Частью  ответа  является  то,  что  Сталин  не  хотел  провоцировать  Гитлера  на  упреждающую  атаку.   "Мобилитзация  означает  войну"- банальная  мысль  советской  стратегии.   Это  вытекает  из  российского  опыта  развития  кризиса,  приведшего  к  первой  мировой  войне.   Царь  Николай 2-й  начал  мобилизацию  российской  армии,  как  предварительное  мероприятие  в  июле  1914  года,  что  спровоцировало  немецкую  контр-мобилизацию  и,  следовательно,  эскалацию  "июльского  кризиса",  перешедшего  в  европейскую  войну.   Сталин  решительно  не  хотел  повторить  эту  ошибку.   Кроме  того,  он  не  думал,  что реально  возможно,  что  Гитлер  будет  способен  на  неожиданное  нападение,  согласно  советской  военной  доктрине  вспышка  враждебности  с  Германией  последует  через  2-4  недели,  в  течении  которых  обе  стороны  будут  мобилизовывать  и  концентрировать  свои  силы  для  сражения.   Между  тем,  это  будет  тактическое  сражение  вдоль  границ,  и  ограниченные  проникновения  и  вторжения  подвижных  сил  с  целью  выявления  слабых  мест  и  подготовки  путей  главных  охватывающих  продвижений.   При  любых  событиях,  решающее  сражение  произойдет  через  несколько  недель  после  начала  войны.   Снова  модель  1-й  мировой  войны,  но  сталинские  генералы  не  были

     Стр. 70

дураками,  они  не  были- согласно  клише- просто  подготовлены  для  прошлой  войны.   Они  наблюдали  немецкий  блицкриг  в  Польше  и  Франции,  и  усвоили  эффективность  концентрированных  танковых  прорывов  и  массовых  окружающих  наступлений  высокомобильных  сил  вермахта.   Но  они  не  думали,  что  Красная  Армия  разделит  судьбу  французских  и  польских  коллег.   Они  видели  в  Польше  военную  слабость  и  во  Франции,  с  ее  "менталитетом  Мажино",  нежелание  сражаться.   Они  были  уверены,  что  советская  оборона  выдержит  и  обеспечит  время  для  мобилизации  основных  сил  Красной  Армии  для  сражения.   Как  доказывал  Иван  Мудсли  (Ivan  Mawdsley)- "Сталин  и  советское  верховное  командование  полагали,  что  они  могли  говорить  с  Гитлером  с  позиции  силы,  а  не  с  позиции  слабости".

   В  контексте  этого  анализа  будущей  войны  Сталин  не  боялся  внезапной  атаки  Гитлера.   Наибольшей  ценой  мог  быть  проигрыш  нескольких  тактических  пограничных  сражений.   По  этим  расчетам  Сталинская  азартная  игра  по  сохранению  мира  имела  большой  смысл.   Наградой  мог  служить  перенос  войны  на  1942  год,  за  это  время  советская  оборона  стала  бы  гораздо  сильнее,  и  подготовка  страны  к  обороне  была  бы  завершена.   Парадоксально,  но  немецкое  неожиданное  нападение  22  июня  1941  года  стало  сюрпризом  для  всех,  кроме  Сталина.   Неприятный  сюрприз  заложен  в  природе  нападения- стратегической  атаки,  в  которой  вермахт  дает  своими  главными  силами  сражение  в  первый  день  войны,  проламывая  и  потрясая  оборону  Красной  Армии  и  вторгаясь  глубоко  на  территорию  России  сильными  бронетанковыми  колоннами,  которые  окружают  дезорганизованные  и  малоподвижные  советские  армии.

   Провал  Сталина  и  его генералов,  прозевавших  стратегическое  неожиданное  вторжение  в  первый  день  войны  был  только   важной  частью  "злобной"  военной  доктрины.   Советское  верховное  командование  в  начале  войны  было  поглощено  не  тем,  как  оно  моджет  обороняться  от  германского  нашествия,   но  когда  и  где  оно  будет  атаковать.   Они  планировали  и  готовили  возмездие,  наступательную  войну  против  Германии,  а  не  оборону  от   нее.

    Советские  планы  наступательной  войны.

   Сказать,  что  Советский  Союз  готовился  проводить  наступательную  акцию  против  Германии,  это  значит  поддержать  идею,  что  Сталин  готовился  к  превентивной  войне  против  Гитлера  и  намеревался  нанести  упреждающий  удар.   Сталинские  политические  и  дипломатические  маневры  показывают,  что  он  был  сторонником  мира  летом  1941  года.   Не  ясно,  стал  ли  бы  Сталин  следовать  курсом  на  войну,  если  в  1942  году  стало  бы  возможно  взять  инициативу  и  ударить  первым,  но  его  наклонностью  всегда  было  откладывать  войну  так  долго,  как  только  возможно.   Он  был  уверен  в  военной  доблести  Красной  Армии,  но  он  боялся  последствий  советского  вовлечения  в  большую  войну,  которая  приведет  к  опасности,  что  капиталистические  враги  СССР  могут  объединиться  против  общего  коммунистического  врага.   Хотя

     Стр. 71

Сталин  и  вел  игру  в  сохранение  мира  с  Гитлером  летом  1941  года,  он  нуждался  в  достаточно  надежной  системе  обороны  на  случай,  если  его  расчеты  окажутся  ошибочными.   Его  генералы,  однако,  не собирались  обороняться,  и   их  собственные  планы  были  атакующими  и  контратакующими.   Практически  между  сталинской  дипломатической  стратегией  и  военной  стратегией  его  генералов  возникли  разногласия.   Можно  утверждать,  что  это  опасное  расхождение  между  политической  стратегией  и  оперативной  доктриной  планов  и  подготовки  стало  наиболее  важным  фактором  в  бедствии,  которое  постигло  Красную  Армию  22  июня  1941  года.

   Источником  этого  разъединения  была  наступательно-направленная  военная  доктрина  Красной  Армии,  принятая  в  20-х  годах.   Совет  высшего  командования  предполагал,  сражаясь  в  следующей  войне,  дать  бой  врагу  атакуя  и  контратакуя,  глубоко  прорываясь  и  вторгаясь  на  территорию  противника.   Эта  политика  обязательных  наступательных  действий  была  усилена  между  войнами  развитием  военной  технологии- увеличением  мощности,  мобильности  и  надежности  танков,  самолетов  и  артиллерии- которые  сделали  осуществимым  высокомобильные  наступления  и  быстрые  фланговые  продвижения  и  прорывы  даже  хорошо  подготовленной  обороны.   Этот  доктринарный  порядок  приоритета  был  установлен  после  изучения  немецких  побед  в  Польше  и  во  Франции,  и  собственного  советского  опыта  прорыва  сильной  обороны  линии  Маннергейма  в  Финляндии  в  1940  году.

   В  своей  заключительной  речи  на  конференции  Высшего  командования,  проходившей  в  конце  декабря  1940  года,  нарком  обороны  Тимошенко,  суммируя  искусство  советской  стратегической  мысли,  посвятил  большинство  своих  ремарок  проблемам  наступления.   Тимошенко  не  игнорировал  вопросы  обороны.   Действительно,  в  его  речи,  включавшей  все  разделы  обороны,  он  утверждал,  что  "нет  кризиса  современной  обороны"  и  выступил  против  идеи,  что  быстрое  поражение  Польши  и  Франции  показывает,  что  обороняющийся  не  может  обороняться  эффективно  против  современных  средств  поражения  и  мобильности  наступающего.   Эффективная  оборона  возможна  в  современных  условиях,  заявил  Тимошенко,  но  это  должна  быть  глубокая  оборона,  разделенная  на  несколько  зон  и  эшелонов  обороны.   Но  Тимошенко   было  ясно,  даже  в  этой  части  его  речи,  что  "оборона  не  является  решающим  способом  нанесения  поражения  противнику:  только  наступлением  можно  достичь  окончательной  победы.   К  обороне  необходимо  прибегнуть,  когда  не  хватает  сил  для  наступления,  или  когда  это  поможет  в  создании  необходимых  условий  для  подготовки  наступления."

   Другим  выступающим  был  Георгий  Жуков,  бывший  кавалерийский  офицер  и  сторонник  бронетанковых  сил,  который  "сделал  себе  имя",  как  фронтовой  командир,  добившийся  успеха  в  наступлении  против  японцев  на  Халхин-Голе  в  августе  1939  года,  последовавшем  за  пограничным  столкновением

     Стр. 72

на  монголо-китайской  границе.

Конец части 1, главы 3

Продолжение:    http://al0253.okis.ru/s3-2.html